Рассказ Николая Бреста.

[Alex uno]

Всем доброго дня!
Хочу опубликовать рассказ моего хорошего друга и учителя....

Последнее слово

Это письмо было найдено на теле расстрелянного боевиками офицера. Во вторую чеченскую. Тело было практически изрешечено пулями, но письмо, каким то образом, сохранилось в целости. Орфография немного исправлена. Так как письмо было написано карандашом, и некоторые предложения не читались, то текст письма публикуется с некоторыми сокращениями. Вот текст письма:
Милая моя мамочка! Дорогая моя родительница! Утром меня убьют. Не знаю каким способом они это сделают, но точно знаю –убьют. Мои дети лишаться отца. Я предстану перед Господом, который спросит меня, как я жил, как выполнял его заповеди и что сделал хорошего в этой жизни. И что я отвечу? Мамочка дорогая, как же страшно уходить из жизни, зная - что тебя ждет потом! Снова, как в детстве, я плачу и зову тебя:" Мама помоги мне, подскажи, утешь, ободри, погладь по голове и прижми к сердцу со словами:"Не бойся сынок – я с тобой! Все будет хорошо!»». Как часто, ты мне это говорила! И я успокаивался. Я верил в то, что если мама так сказала, то все действительно наладится. Я понимаю теперь, что всегда знал – не смотря ни на что, где бы я не был и в какую беду не попал – ты всегда думаешь обо мне, молишься потихоньку, и что бы никто не видел и не слышал - плачешь. А отец, обычно такой суровый, мужественный, нахмурит брови и ходит насупившись. Ему нельзя плакать, нельзя показать свои чувства, он – мужчина.
Помню, когда первый раз подрался. И сразу один против двоих. Так разозлился на несправедливые дразнилки, что бросился на двоих, более старших, и был здорово, побит. Помню, как пришел домой весь в слезах, и рыдал. Не из-за разбитого носа, а от обиды. Слышал, как отец сказал тебе:" Не лезь! Пусть привыкает терпеть молча!». Но ты мамочка моя, позже, потихонечку подошла ко мне, обняла и плакала вместе со мной. Вспоминаю, как обижал тебя, когда ты вдруг брала меня, уже «взрослого» 13 –ти летнего, за руку или обнимала при всех. Я грубо вырывался, и с возмущением говорил: «Не делай из меня маменькиного сынка!». А ты молча уступала. Ну а чей же я тогда сынок? Кто еще, в этой моей жизни так искренне просто, проявит свою любовь? Кто будет ждать - всегда? Несмотря ни на что! Кто никогда не предаст, не продаст? Кто любит всегда? Кто примет меня в любом состоянии? Только Господь и мама!
Отец рассказал мне, что когда я в первый раз ушел на войну, ты пошла в Церковь и молилась – «Господи! Не забирай моего старшенького! Кровиночку мою! Опору и надежду! Пусть он останется жив! Забери лучше мою жизнь!». И видишь как все случилось - я пришел с войны, а ты уже слегла. Но ведь тебе не было и шестидесяти!
А я то – честолюбивый эгоист, давай хвастаться, своими наградами и победами. Возбужденно рассказывать, про СВОИ планы на будущее! А ты уже все знала…, знала, что больше не встанешь, не увидишь теплого живого солнышка… Не будешь радостно щебетать, суетиться, накрывая на стол (чисто по -женски), раздражая, настоящих мужчин (нас с отцом,) своей «болтовней». А ведь это было просто проявление радостного ликования – «сынок приехал!». Ты уже знала свой приговор – рак! Ты уже знала свой срок, но ничего не говорила мне, только тихо улыбалась, своей доброй и лучезарной улыбкой, которой может улыбаться, только мама своему ребенку. И говорила при этом: «Сыночек мой любимый, я так за тебя рада!». А я недолго побыл в родительском доме и ушел, на следующую войну. Помню прощание:
-Береги себя сынок! Не высовывайся! Может - останешься?;
-Да ты что мам! Как там ребята без меня! Я же – не трус! Я должен!
-Ну, поезжай с Богом! Не обижай никого! Не убивай без надобности!
- Я – солдат мам. Как прикажут!
- Обними меня. Я постараюсь дождаться!
-Да куда ты мамочка денешься – скоро буду! Я же «заговоренный».
- С Богом! – крестишь меня.
Дорогая моя мамочка! Мне так стыдно! Стыдно и горестно, за то, что я не замечал ничего вокруг, кроме того, чего хотел замечать. За то, почти никогда не благодарил тебя, принимая твою любовь и заботу, как должное. Ни за твои бессонные ночи, не за твою преданную тихую любовь! Ни за твой материнский подвиг, не за братьев и сестру! Ни за твое терпение, во время моего взросления, и выбора военной профессии. Ведь это ты – первый человек, который еще трехгодовалому, почти грудному ребенку, сказала:» Ты – воин! Защитник земли Русской, и … меня…». Ведь это ты, когда я выбирал в какую спортивную секцию пойти, сказала мне: " Бокс – самый мужской вид спорта.». А ты же была врачом. Ты ненавидела бокс! Но ты знала, что, я зачитал до дыр книгу о нашем, прославленном боксере и ветеране войны, Николае Королеве. Ты знала! И втайне от меня, плакала и жаловалась отцу:" Ему все мозги вышибут!».
Мамочка моя, родная! Как я сожалею, что только сейчас, перед своей смертью, понял, что самая главная женщина в жизни любого мужчины – это его мать! Прости меня мама! Господи, утеши ее! И прости мое черствое к ней отношение! Прости мое хладнокровие! Прости, что не отдал ей свой сыновний долг! Пожалей Господи и утеши, всякую мать, на нашей планете! Напомни Господи, каждому мужчине, что он - сын! Что его мама ждет его, любит его; плачет вместе с ним и радуется вместе с ним; живет, вместе с ним и умирает за него! Господи! Даже, если мне и суждено, вечно умирать в аду, дай мне силы и возможность, благодарить свою маму за все! Прощайте!
Мы сделали ксерокопию этого письма, нашли отца этого офицера, его двоих братьев и сестру и передали им – отцу оригинал, а братьям и сестре по копии. Прошло какое –то время, и на Донбассе, среди ополченцев, мы повстречали брата автора этого письма. Он рассказал нам, что отец его стал монахом –священником (иеромонахом), самый младший брат тоже принял монашество, и сестра готовится принять монашество в монастыре в Дивеево. Воистину – пути Господни неисповедимы!

Николай Брест

[Alex uno]

[Alex uno]

Итак, все готово: оружие, боекомплект, снаряжение, экипировка, люди. Через несколько часов выдвигаемся. Все вроде как всегда, но почему то волнительно. Сейчас даже горный воздух не кружит голову. Сон не идет. Мысли вертятся вокруг завтрашней задачи. Уже в который раз делаем это, но всегда, все по – новому: и обстоятельства, и действия людей, и порядок, и место, и череда событий. Казалось бы, все просто: скрытно выдвинуться, найти, уничтожить и выйти на точку съема. И план есть, и опыт, и отработали все до мелочей, и группа слажена, но нет одинаковых ситуаций, нет одинаковых людей, и обычно процесс идет не так, как запланировано. У нас говорят: «Если все идет хорошо, значит где – то засада!». Военная мудрость. Если, долгое время занимаешься каким–либо делом, приходит интуитивное понимание того, что надо делать, уверенность и относительное спокойствие. Хотя, какое может быть спокойствие на войне. Война! Неужели завтра для кого–то уже не наступит. И чья–то мать останется без сына. И зарыдает взахлеб жена, и заплачут дети. И будут что- то объяснять, убитым горем родным и близким чужие люди в военной форме, угрюмо глядя в сторону. Про награды, про подвиг, про значимость каждой солдатской жизни. Будут произносить хорошие слова, мучительно подбирая их, но внезапно овдовевшей жене или матери, потерявшей единственного, горячо любимого сына; как ей понять? как выдержать этот удар, как успокоить, внезапно сжавшееся в тяжелый, холодный камень сердце? И горе тут же состарит ее, своя жизнь потеряет всякий смысл и радость. Потеряется, уйдет в прошлое веселый мамин смех. Война! Молодые идут на нее, с мечтами о романтике боевой работы, о воинской славе, о радости победы. Каждый за своим, конечно, но романтика присутствует обязательно. А так же, ощущение причастности, к самой лучшей части воинства – к спецназу. Все это ненадолго. Война быстро расставляет все по своим местам. Война это не спорт. Здесь нет радости победы. Здесь, вообще нет победы, ради победы! Здесь есть радость, тому, что ты жив, что живы твои соратники, твои братья, твои самые близкие люди. Облегчение, от выполнения поставленной задачи. Радость о того, что бой закончился, и мы вышли из него, и что нет потерь. Радость солнцу и теплу, горячей воде и горячей пищи, радость каждой минуте жизни. Это такая, естественная радость, без восторгов и придыханий, без прыганья и хлопанья в ладоши. Просто дышится полной грудью и все кажется светлее. Уже потом, в расположении, приходит сумасшедшая усталость, иногда даже легкое, приятное отупение. И тяжелые веки смыкаются, погружая в глубокий, но тревожный сон. Иногда, вздрагиваешь, просыпаясь и напряженно вслушиваясь, привычно нащупываешь оружие. Война это трудная, неблагодарная и печальная работа. На войне мальчики превращаются в стариков, мужчины каменеют, а женщины мужают. Война это постоянное горе и печаль. Горе от потери своих братьев – боевых товарищей, отцов - командиров, горе от предательства, подлости и жестокости врага. Сердце от этого каменеет, и высыхают от отсутствия слез, глаза. Печаль приходит, когда вспоминаешь о доме, о родных, любимых, и иногда, возьмет такая тоска, от невозможности быть рядом с ними сейчас, что встанет комок в горле, остановиться дыхание и сердце забьется сильно и шумно.
Но я люблю быть на войне. Здесь все намного проще и честней. В боевых условиях отношения между людьми чище, что ли. Здесь нет лжи! Тут невозможно пустить пыль в глаза рассказами о своей «крутости», так как, первый же огневой контакт все покажет. На войне, характер и нрав человека проявляются очень быстро. На войне нет компьютеров, виртуального мира и спорта. Тут все настоящее: дружба, жизнь, смерть, печаль, радость, грязь, победа, горечь поражения. А когда, после войны, возвращаешься в мирную жизнь, чувствуешь себя ребенком, который не понимает, зачем люди так себя ведут. Почему, так агрессивны друг к другу. Почему дерутся на дороге из-за куска железа под названием автомобиль. Зачем рискуют жизнью, в бессмысленных, экстремальных развлечениях. Зачем, ночи напролет, убивают себя в ночных клубах, и ради чего ломаются на рингах и в клетках. И какую пользу приносят нашему Отечеству все эти молодые, слащавые и чрезмерно болтливые, продавцы - консультанты и бесчисленные менеджеры? Иногда, долгое время не можешь адаптироваться к такой сумбурной и лживой, мирной, гражданской жизни. Тогда защемит сердце, воспоминаниями о друзьях и командирах, навалится ощущение собственной чуждости, этому выдуманному, виртуальному миру, и невыносимо сильно, потянет туда, где все просто и правдиво, где ты нужен, туда, где твое настоящее место, туда, где мужчина несет ответственность за свои слова и поступки, туда, где реальная жизнь.
Вот спят мои ребята. Мои дети и братья. Мои самые близкие и родные люди, на сегодняшний день. Завтра они опять уйдут в неизвестность. И будут отдавать свои жизни, свое здоровье, свою юность, свою чистоту, за Родину, за людей, за други своя. Они точно такие же, как и те, на гражданке. Только они не продают и не покупают, не рассказывают о том, чего не знают, не работают ради денег и новой тачки, не делают «селфи» для хвастовства. Они – служат! Просто они, настоящие русские воины. Такие же, как наши отцы и деды, отстоявшие свое Отечество и принесшие ему славу. Спокойные и уверенные, веселые и грустные, такие разные, но единые в своем подвиге. Подвиге служения Родине. Это и есть русский солдат! Не важно, где, не важно, когда, но он всегда готов, всегда на- страже! В горячих и холодных войнах, на границе и за границей, в спецназе и авиации, на суше или на море! Он всегда начеку, всегда готов отдать свою жизнь и взять на себя ответственность за нашу защиту. И пока есть такие люди, будет жить Россия! Низкий Вам поклон братья!

Николай Брест.

[Alex uno]

Они ждали уже больше трех суток, а цель все не появлялась. Они ждали спокойно и терпеливо. С холодной, расчетливой решимостью, внимательно наблюдая обстановку. Их целью был снайпер, одного из батальонов национальной гвардии Украины, с позывным, «Мангуст». Ополченцы ДНР называли его «лисий хвост», из – за пушистого, похожего на беличий, хвоста, который, Мангуст цеплял к своему головному убору. Иногда, после особенно удачного выстрела, снайпер прикреплял свой талисман, к длинному шесту, и из укрытия, издевательски размахивал им несколько секунд, в знак своей, очередной победы. Это очень раздражало ополченцев. Они открывали беспорядочный огонь по шесту с хвостом. Обычно безрезультатно. Стрелял Лисий хвост неплохо. Выбирал хорошие позиции, мог ждать, подкрадываться, вести беспокоящий огонь и некоторое время, держать ополченцев в напряжении.
Петрович внимательно, сантиметр за сантиметром, осматривал вражеские позиции. От напряжения и усталости щипало глаза. Тело, периодически онемевало. Тогда, он напрягал и расслаблял, деревенеющие мышцы. Плавно, очень медленно двигался, изменяя позу, для облегчения кровотока. Спали напарники поочередно. Сейчас, было раннее летнее утро. Над их с Андрюхой позицией, высоко в небе, совсем мирно пели жаворонки. Петрович оторвался от бинокля и посмотрел, на лежащего впереди него Андрюху. Тот лежал, упираясь правым плечом в семисотый Ремингтон, с тяжелым стволом, положив голову, лбом на локтевой сгиб левой руки и тихо, как настоящий снайпер спал. Он очень долго смотрел в окуляр прицела, а когда его глаз, окончательно «замылился», решил немного отдохнуть, да так и уснул. Петрович вспомнил себя, в двадцать один год. Как он, в Афганистане, долго лежал тоже, сильно возбужденный яростью и желанием мести за смерть своего лучшего друга. Петрович до отупения, искал в бинокль и прицел, того духа, который был повинен в смерти товарища. Так же вырубался от усталости, но мысль о мести, возвращала его к действительности. Потом, когда он дождался своего, как ему казалось, главного врага, время, вдруг остановилось. Он спокойно, с холодным расчетом, подвел «пенек» прицела, в нужную точку и плавно выжал спусковой крючок. Даже грохот выстрела, и толчок приклада в плечо, не вывели его, из состояния глубокого сосредоточения. Хладнокровно и быстро, Петрович вернул прицел на цель и выстрелил до того, как дух упал, сраженный первой пулей. После боя, ребята из подгруппы захвата, сказали ему, что обе пули пришли, почти рядышком, духу в грудь. Петрович вспомнил удовлетворение от хорошо сделанного выстрела и затем, ощущение душевной пустоты, нахлынувшее на него. Он удивился отсутствию радости от свершившегося правосудия, а горестная печаль, потери близкого человека, еще долго, оставалась в нем. Потом была и другая война. Другие потери. Много потерь. Но Петрович, больше никогда, не поддавался желанию мести, понимая что, отмщением, потери не восполняются. Сейчас была похожая ситуация. Его, молодой напарник потерял отца. Это случилось, около двух недель назад. Родитель Андрюхи воевал пулеметчиком в отряде ополченцев, на переднем краю, когда было объявлено, официальное прекращение огня. На тот момент, существовало негласное соглашение, между воюющими сторонами, о неприкосновенности тех, кто спускается за водой, к речке, на нейтральной земле. Это соблюдалось. Однако, иногда, особо ретивые, из вновь прибывших ополченцев, не знающих об этом, или пьяные, кровожадные бойцы – «нацгвардецы» нарушали это соглашение. Но это были единичные случаи. Некоторое время назад, появился этот «свободный охотник» - Мангуст – Лисий хвост. Его не касались, ни какие соглашения. Водоносы - ВСУшники, встречаясь с водоносами - ополченцами у реки, предупреждали об этом. Однажды, рано утром, отец Андрюхи подменял заболевшего водоноса. Он надел маску – Балаклаву, чтобы скрыть лицо и пошел к реке.
Мангуст убил его, одним выстрелом, метров с двухсот пятидесяти, попав точно в сердце. Дядя Рома, как все называли Андрюхиного отца, упал на спину и долго лежал, между речкой и позициями ополченцев. Только к полудню, кто- то из ВСУшников дошел до реки и крикнул, что Мангуст ушел.
Петрович вздохнул и снова примкнул к биноклю. Он смотрел на вражеские позиции и ясно видел, бойцов, костры, замаскированные пулеметные гнезда, украинских командиров. Мангуста, никто из ополченцев не знал в лицо. Он всегда, ходил в камуфлированной маске – Балаклаве. Поэтому, Петрович искал пушистый хвостик, который Мангуст носил, как охотничий талисман, прицепив к головному убору, либо к плечу, или к брючному ремню. Петровича стали посещать мысли о тщетности ожиданий. Наверно, Мангуста здесь больше нет. Петрович чуть – чуть сместился, вдохнул, плавно выдохнул. Снова, посмотрел на спящего Андрюху. Память вернула его, к похоронам дяди Ромы. Романа все любили. За его простодушный, веселый нрав, отзывчивость и надежность. Не было человека, который сказал бы о нем, плохо. Петрович вспомнил, посеревшее, вмиг состарившееся от горя, лицо Оксаны – жены Романа. Рыдающую дочь – Галю. Самого Андрюху, судорожно стиснувшего зубы и кулаки. Его глаза, ослепленные горем и ненавистью. Слова командира: «Смерть -фашистам! Дойдем до Киева! Отомстим за наших братьев!». Дружный, ответный рев бойцов ополчения: «Так точно! Отомстим за всех!»
Шквальные обстрелы позиций ВСУ, естественно ничего не дали. Кроме, минометной «ответки» по городу, и новых жертв. Петрович пришел к командиру. Предложил план, который быстро утвердили. Изучили обстановку, нашли хорошую позицию, разработали условные сигналы, утвердили варианты выхода – отхода, прикрытия. Теперь, они с Андрюхой здесь. Солнце стало припекать, загудели мухи. Петрович, тихо, коротким выдохом, сквозь зубы позвал: «Псст!». Андрюха, едва заметно, вздрогнул, медленно приподнял голову, приник к окуляру, мощного, американского прицела. Петрович бросил, оценивающий взгляд на напарника. Мысленно похвалил его: «Молодец! Никаких лишних движений!». Вдруг, тело Андрюхи напряглось. Петрович приник к биноклю и сразу увидел «лисий хвост». В камуфлированной футболке, с привязанным, сзади, к ремню пушистым хвостиком, Мангуст сидел на бетонном блоке и курил. Без маски – Балаклавы. Петрович увидел, коротко стриженый затылок, чуть оттопыренные уши. Мангуст сидел к ним спиной. От позиций ополченцев, его загораживала мощная стена, сложенная из бетонных блоков, и усиленная мешками с песком. Но Петрович, с Андрюхой находились с тыла – на вражеской территории, поэтому для них Мангуст был открыт. Петрович, тихим шепотом сказал: «Дальность пятьсот тридцать четыре. Ветер ноль. Вертикаль пятнадцать и один. Горизонт полминуты.» - Андрюха защелкал барабанчиками поправок, прицела. « Готов!» - услышал ответ Петрович. Он потянул за стропу. Метрах в двадцати, от их позиции, качнулось тоненькое деревцо. Потом потянул еще раз. Тут, со стороны ополченцев, длинной очередью, ударил пулемет. Потом еще один. « Не спят! Молодцы!» - подумал Петрович, внимательно следя за Мангустом. Тот вздрогнул, выбросил сигарету, начал медленно сползать за бетонный блок. « Огонь!» - шепнул Петрович. Звук выстрела, рассеянный глушителем, утонул в начавшейся перестрелке. Почти сразу, Андрюха сделал второй выстрел. «Быстро!» - мелькнуло в голове у Петровича. Он увидел, термальный след полета пули, которая ударила Мангуста, под левую лопатку, рядом с позвоночником. Мангуст упал лицом вперед, и бетонный блок скрыл его. Но, интуитивно, по тому, как падал Мангуст, Петрович понял, что попадание было смертельным. Вторая пуля, прошла мимо. Петрович и Андрюха замерли. Они наблюдали. На позиции царила, легкая суета, внезапно начавшегося, боя. На место, где лежал Мангуст, никто не обращал внимания.
Через сутки, Петрович с Андрюхой вернулись на базу. Еще через сутки, разведчики подтвердили, что Мангуст убит. Пуля попала в сердце. Командир, хотел представить снайперскую пару к наградам, но они отказались. А еще через пару дней, между воюющими сторонами, был обмен пленными, убитыми и раненными. Командир попросил Петровича, помочь в передаче убитых. Тот согласился. Украинская сторона передавала пять трупов. Среди передаваемых убитых, оказался Мангуст. Петрович узнал его. По одежде, фигуре, наконец, по талисману – пушистому хвостику, который так и остался прицепленным, к ремню, сзади. Он позвал командира и показал ему Мангуста. Командир спросил представителя украинской стороны: «А этого, зачем сюда? Он же ваш!» - На что тот ответил: «Так он же местный! Родился и вырос в Донецке. Здесь отец его, мать, другие родственники. Пусть, его здесь и хоронят. До Киева, пока довезут… а может и не довезут. Вот его документы.» Петрович всмотрелся, в лицо убитого. Молодой. Нет и тридцати. Спросил сопровождающего офицера ВСУ: «Остался у него, кто - ни будь в Киеве?» - «Да. Жена и сын, малой» - совсем немолодой офицер ВСУ вздохнул, и тихо, с чувством сказал- «Будь проклята ЭТА война! ТАКАЯ война!» Петрович посмотрел ему в глаза, кивнул, они пожали друг другу руки и разошлись.
Командир позвонил Андрюхе: «Приезжай на базу. Тут, у нас твой кровник! Совсем холодный.» Андрюха примчался, минут через тридцать. Вбежал, запыхавшись, открыл мешок с трупом, внимательно взглянул в лицо Мангуста. Застыл как, каменный, в нелепо согнутой позе. Лицо его, сделалось белым, как гипсовая маска, из груди вырвался, сдавленный, то ли рык, то ли стон. « Андрюха ты шо?» - испуганно спросил командир. Андрюха молча, медленно закрыл мешок, выпрямился и на полусогнутых, старческих ногах вышел. Командир бросился за ним. Петрович взял со стола паспорт Мангуста. Открыл. Прочитал: « Тарасенко Артем Романович». И тут, он вспомнил, как Андрюха рассказывал ему, про своего старшего брата, который уехал в Киев учиться, да там и остался жить. Втайне от всех женился. Где – то там работал. Четыре года Андрюха не виделся с братом. А после майдана и начала боевых действий, брат и вовсе пропал. Жена его, звонила и общалась с родителями мужа. А про Артема сказала, что он собрался и ушел на войну. А где воюет – она не знает. Думала – в ополчении ДНР, поэтому и ей не звонит.
Все эти воспоминания всплыли мгновенно. Петрович положил паспорт на стол. Вышел. Андрюха сидел на ступеньках, обхватив руками голову. Над ним стоял, постоянно вопрошая, командир. Петрович отправил его, читать документы убитого Мангуста. Затем присел, обнял напарника за плечи, тихо, но твердо, с разделением, как бы отдавая приказ, произнес: «Все, Андрюха! Твоя война закончилась! Возвращайся к матери, хотя бы ты! Ты у нее, теперь последний остался. Ничего ей не рассказывай! Брата, мы сами тихо похороним, по – православному! Лучше, забери мать, жену брата с сыном, и уезжайте жить в Россию. Мы вам во всем поможем! Молись – чтобы Господь простил тебя!» Андрюха встал. Они обнялись, по – братски, крепко – крепко. Андрюха развернулся и молча ушел. Петрович сел на ступеньку и прошептал: «Проклятая – ЭТА война!»
Николай Брест.

[Alex uno]

Все началось в Афганистане. Он попал туда санинструктором, после учебки. По собственному желанию. Там он сильно почувствовал жизнь своего сердца. Оно сжималось от страха, дрожало от волнения, разрывалось от тоски по мирной жизни, рыдало и плакало от боли за раненных и убитых сослуживцев, задыхалось от бессилия помочь умирающим, страдающим от ран бойцам. Оно злилось на войну, сердилось на собственную глупость – « зачем я здесь? В чужой стране и на чужой войне!». Оно вспоминало дом, родителей и мучилось болью за их тревожное ожидание. Скорее всего, они знали, где их сын.
Прошло некоторое время. Однажды убили его близкого друга. И друг умер у него на руках. Он пытался спасти его и не смог. Долго он сидел, отупевший от горя и все гладил друга по окровавленной голове. Они делили с ним все: пищу, кров, тайны, и любовь к Родине, интернациональный долг. Теперь друга нет. Сердце намокло от слез. Оно скорбело. Но что такое, сердце девятнадцатилетнего мальчишки? Неопытное и чувствительное. Знавшее только любовь родителей и мирное время. И тут – такое испытание! Он чувствовал, ка сердце беззвучно рыдает, сотрясая все тело, заливает слезами неокрепшую душу. Потом, вдруг, в сердце пришел огонь. Горячий и пылкий. Всесожигающее пламя. Пламя мести. Молодое, горячее, чувствительное сердце вспыхнуло, толкнуло на поступок. Он пришел к ротному и попросил винтовку друга, который был штатным снайпером. Ротный воевал уже несколько лет. Без замен и отпусков. Без выходных и увольнений. Уже только водка отключала его от этой войны, потерь и переживаний. Ротный посмотрел внимательно, вздохнув сказал:
- Может не надо? Месть – плохая мотивация!; Он ответил:
- А как же наши отцы и деды в Отечественную войну? С какой мотивацией?;
Ротный вздохнул и сказал:
- Дурак ты! – но винтовку дал. Только добавил:
- Не подведи! - И все! Больше ничего. Тут же, он почувствовал в сердце груз ответственности. Он теперь не только санитар, но и снайпер. Сердце билось ритмично, и он ощутил легкий холодок, ниточкой пробежавший от сердца к голове.
Потом, был выход на боевые. Засада на караван. Был первый, убитый лично им. Первого он уже никогда не забудет. Было так: он лежал за камнями и наблюдал в прицел. Сердце его бешено колотилось. Тело потряхивало от адреналинового мандража. Дыхание было частым – частым. Он вдруг подумал : «Может не надо?». Но тут же отогнал эту предательскую мысль. Затем, он увидел своего Первого. Тот был уже рядом. Метров 250. Шел, ведя под уздцы животное. Первый был с бородой. Он очень походил на того, кто убил близкого друга. Сейчас же сердце взбунтовалось. Захотело выпрыгнуть из груди. Как будто закричало, запричитало скороговоркой :«Нет!Нет!Нет!Нет!»
Он сделал глубокий вдох. Медленно выдыхая, волевым усилием послал в сердце образ умирающего друга. Сказал сердцу:«Цыц!». Оно стало успокаиваться. Он медленно щелкнул барабанчиком вертикальных поправок прицела. Сосредоточился на спуске. Плавно повел палец со спусковым крючком. Винтовка неожиданно вздрогнула, но он самортизировал плечом. Враг упал. Сердце екнуло и исчезло. То есть, он перестал чувствовать его биение. Только пустота и ледяное спокойствие охватило душу. Он перенес оружие на другого врага. Сосредоточился на спуске. Толчок в плечо. Враг упал. Перенес не следующего. Сосредоточился на спуске… и так он переносил, стрелял, переносил, стрелял, менял позицию, перезаряжался и опять стрелял. Казалось, прошла вечность. Удар по плечу вернул его в ощущения. Он увидел лицо ротного. Ротный сказал :«Ну ты брат даешь! Восемь двухсотых – за 2 минуты!». Ротный, разгоряченный боем, радостный от отсутствия потерь, хлопал его по плечам, обещал представить к награде. А он стоял ошеломленный, ощущая легкую тошноту, и никак не мог понять, куда делось его сердце. Да, оно билось. Да, оно, несомненно жило. Но оно стало каким – то другим. Более тихим что ли. Или нет. В нем появилось, какое то легкое обледенение. Оно стало тихо шептать, в такт своего ритма – «у-бий-ца-у-бий-ца-у-бий-ца». Он снова, волевым усилием вызвал образ умирающего друга - сердце затихло.
Затем были и другие убитые им враги. Вскоре, прибыл молодой санинструктор, а он стал штатным снайпером. Его несколько раз наградили. Прицельная стрельба по людям, стала привычной работой. Второй и основной военной специальностью. Он уже никого не перевязывал, не спасал. Только стрелял. И делал это очень хорошо. Даже лучше чем спасал. Результативнее. А сердце… оно стало сухим, прохладным и послушным. Глубокий вдох, медленный выдох, сосредоточение на спуске и … попадание. Враг убит. В душе тишина, сердце молчит. Никаких переживаний!
Затем был дембель. Встреча с родителями, младшим братом, сестрой. Сдержанная радость отца. Слезы матери, ее понимающие глаза. Попытки пробиться к его сердцу. Мамин плач : «Бедный! Бедный, погибший мой сыночек!». Но сыночек был спокоен. Ему не снились кошмары. Он не просыпался в холодном поту и не рыдал беззвучно в подушку. Он вообще забыл, как плакать. Даже, когда погиб его младший брат, он только сделал глубокий вдох, медленный выдох и обрел спокойствие. А мама глядя ему в глаза, со слезами в голосе все повторяла: «Бедный! Бедный, погибший мой сыночек!»
Потом, он продолжил учебу в гражданском вузе. Получил диплом специалиста. Сердце редко беспокоило его. Только обычные, бытовые волнения. Так – ерунда! Глубокий вдох, медленный выдох, сосредоточение на том, что делаешь, и – порядок. Потом, он встретил ее. Свою будущую жену. Сердце вдруг кольнуло и забилось громко. Он, сначала удивился. Почувствовал, как потеплело в сердце. Потом жизнь стала наполняться красками. Через некоторое время, он почувствовал любовь. Она поглотила, размягчила, и разогрело его сердце. Сердце снова стало разговаривать, а он слышать его и внимать ему. Сердце стало петь, страдать и радоваться. Даже могло всплакнуть украдкой. Он вдруг увидел в маминых глазах радость. Еще заметил, как она постарела. Он стал обнимать при встрече отца. Вновь увидел солнце.
Потом была свадьба, радость рождения дочери, переживания за своих близких, свободное, не волевое дыхание полной грудью. Без сосредоточения и концентрации. В год рождения второй дочери, рухнула страна. Жить стало труднее, но радость еще оставалась. Он уже чувствовал, не только свое сердце, но и сердце всей страны, своих родных и близких, своих друзей. Вот тогда, его жена совершила ошибку. Она стала упрекать его в том, что он мало зарабатывает, по – сравнению со своими однокашниками, которые стали торговцами, в том, что они плохо живут, что он тоже должен что – то сделать. Например, тоже стать торговцем. Но он уже стал неплохим специалистом, в своем гражданском деле. Только платили за это мало. Однако он честно выполнял свои обязанности. А жена продолжала укорять. И сердце его, сначала заныло, как заболевший зуб, потом стало страдать от бессилия и тоски. Он стал вспоминать войну. Ее простоту и понятность. Отсутствие лжи. Ее категоричность и прямолинейность. Начал выпивать. К прежним упрекам, приложились новые. Сердце его, стало жить в унынии и тоске. Опьянение не приносило радость, а только злобу и раздражение ко всему миру. Мамины глаза опять наполнились слезами и болью. И снова он услышал: «Бедный! Бедный, погибший мой сыночек!».
Потом началась другая война, и объявили службу по контракту. Он ушел на войну. Это была Чечня. Опять его с восхищением хлопали по плечу :«Ну ты брат даешь!». Он вновь овладел своим сердцем. Давал ему команду :«Тихо!», и оно умолкало. Затихало, онемевало, как после укола анестезии, перед удалением зуба, онемевает десна – неприятно, но и не больно. Стало сердце его остывать. Теперь, перед работой, он чувствовал только легкий холодок. Его воля стала железной, а разум спокойным и холодным. Количество наград росло. Количество друзей уменьшилось. До нуля! Да и зачем друзья? Только лишние переживания, которые отвлекают от работы.
Прошло время. Случилось возвращение домой. Чужие глаза жены. Радостно – испуганные глаза детей. Слезы матери : «Бедный! Бедный, погибший мой сыночек!». Через некоторое время он встретил своего афганского сослуживца. Тот предложил работу. По специальности. По военной. Только не на войне, а здесь, на гражданке. Хорошо оплачиваемую. Очень хорошо. К сердцу подкатила тошнота. Он возмутился. Резко ответил :«Я солдат, а не убийца!» Сердце забилось сердито. Но друг спокойно сказал :«Везде есть враги! Здесь у нас своя война! Ты же один из лучших в своем деле!» Тогда он привычно вдохнул, медленно выдохнул, сосредоточился на предложении, принял заказ и взял аванс. Это были такие деньги! Он даже представить себе не мог, что можно столько зарабатывать тем, что он делал столько лет, за железки на грудь. Затем были удивленно – круглые глаза жены. Вопросительные! Он взглянул на нее пристально, и она все поняла. И снова совершила ошибку. Она взяла деньги. И они стали жить, по - другому. Богато! Можно даже сказать шикарно! Жена ходила гордая и объясняла наличие денег, работой мужа на иностранную компанию. Дети учились в «престижных» учебных заведениях. Сердце молчало. Только мама при встрече плакала: «Бедный! Бедный, погибший мой сыночек!»
Через некоторое время «заказали» и его. Когда чужая пуля ударила в его сердце, он почувствовал как сердце, громко прозвенело и рассыпалось на множество сухих, стеклянно – ледяных осколков. Затем, душа его вырвалась из тяжелых телесных оков и вспорхнула ввысь, через темный тоннель, через пролетевшие вмиг воспоминания всей жизни, прокрутившееся калейдоскопом, образов и чувств, туда наверх, к теплому и ласковому свету, яркому и оживляющему, к любви и радости. Радость ,вдруг наполнила его душу. И чувство облегчения. Но внезапно, душа его затряслась, за вибрировала в ритмичном крике, так же как когда- то, его сердце, повторяя –«у-бий-ца-у-бий-ца-у-бий-ца…». И услышал он всей душой, всем своим существом голос, так похожий на мамин –«Бедный! Погибший, погибший мой сыночек!».
Николай Брест.

[rennfahrer]

про что рассказ ? в двух словах..

[Alex uno]

Читайте

[Petrucco]

Понравилось, разрешите дать совет: опубликуйте рассказы на остатке. Автору большое спасибо.

[Alex uno]

На каком остатке?

[Petrucco]

Извините, писал окопка, что пошло не так при отправке сообщения.